Встречу назначили у легендарного паровоза. Сокрушительное "оружие возмездия" времен гражданской войны выглядело вполне добродушной железякой, отдыхая на клумбе в окружении осенних цветов. Погода радовала. Усталое лето передавало свои полномочия осени, а осень без энтузиазма их принимала. Поэтому солнце грело умеренно, а дождик был совсем коротким. Начало сентября.
Я приехал раньше, чем рассчитывал, успел послоняться по вокзалу и уже думал, не побаловать ли себя еще одной парой пирожков. Такое уж это место - вокзал, хочется сделать запас на дорожку, даже если не собираешься никуда ехать. Пока желудок боролся со здравым смыслом, подъехало такси и вот они, Костя и Ира. Я старался по выражению лиц определить произведенное впечатление, но увидел только встречное любопытство и услышал:
- Совсем как на фотографии...
Хотелось надеяться, что имелась в виду какая-то старая фотография.
Костя стал солидным мужчиной с почтенной сединой, а Ирина совсем не изменилась - просто какой-то вызов времени. Она сразу наделала столько смеха и разговоров, что стало понятно - и темперамент все тот же.
После взаимных приветствий направились в парк. По пути говорили об ощущениях, вызываемых родиной после долгой разлуки, делились воспоминаниями. Я все спрашивал: как оно там, на чужбине? За морем житье не худо? Их голоса, и такие знакомые интонации, и улицы такие привычные создавали иллюзию, что мы в начале 80-х. То появлялось, то пропадало ощущение, что после прогулки они поедут к себе в Ростов, а я пойду к себе - в общежитие. Эта двойственность не покидала меня до момента прощания, а в памяти всплывали картинки из прошлого, особенно четкие, потому что их участники были рядом. Воспоминания накладывались на действительность, изменяя её реальность. Я то углублялся в тему беседы, то погружался в воспоминания. Прошлое оживало, а реальность на глазах становилась прошлым.
Беседуя, вошли в парк. Он встретил нас такой знакомой умиротворяющей тишиной. И напомнил парк в Туле.
Конец лета 1979-го, тульская практика.
Парк в Туле - замечательное явление. Заложен был до революции на большой территории, со временем увеличился, и местами превратился в настоящий лес.
В тульский НИИ систем управления нас направили на практику после третьего курса. Золотое время! Жили в новеньком общежитии, в институте порядки были либеральными, за посещаемость не боролись. Компания подобралась прекрасная - Андрей Завизион, Костя Лавриненко, Толик Котовский, Витя Зарецкий, из девушек помню Аню Куликову, Свету Стрельникову, Галину Андрееву. Ходили друг к другу в гости, пили пиво, играли в преферанс (Андрей придумал под это дело курить сигары "Морские"), гуляли по парку, наслаждались отдыхом после стройотряда. Одна была проблема - бедность продовольственных магазинов. Приходилось закусывать нехитрыми бутербродами (черный хлеб, шпротный паштет, горчица), дешево и очень сердито.
Мне нравилось гулять с Константином, даже не вспомню, когда еще я проводил время с такой безмятежностью . Своим мушкетерским отношением к жизни он уравновешивал мои постоянные сомнения и не давал грустить. Мы бродили по парку, любуясь роскошной зеленью, грелись на полянах под нежарким среднерусским солнцем, дышали запахами леса. Вдалеке, у аттракционов гомонили дети, солнце сияло на поверхности пруда и ... дольче вита!.
Таганрогский парк компактнее, больше похож на парк и по-своему хорош. Каждый его уголок знаком, сколько раз здесь побывали... Новые веяния не прошли мимо - появилась масса неплохих кафе, родимых пятен капитализма. Мы даже слегка затруднились с выбором. За кофе говорили о делах семейных и рассматривали фотографии. Фотографии - окна в прошлое.
Наша институтская жизнь началась с уроков математики и английского языка. А мое знакомство с группой А-106 началось с Кости Лавриненко и Вити Шульги. Оба меня поразили. Спортивный великан Виктор мне представлялся Добрыней Никитичем. Он даже в сомнительных ситуациях умудрялся выглядеть спокойно и убедительно. А уж по части пиров, Добрыня мог бы к нему на уроки записаться. Костю я представлял мушкетером. В нем было что-то легкое, утонченное, изыск с хорошей долей пикантности. А уж как девушки его любили..., тоже мушкетерская добродетель. И фамилия превосходная - увенчанный лаврами.
На первом уроке математики в Г-333 я сел за последний ряд столов и не пожалел - все столы были расписаны занятными стихами и картинками, преобладали мотивы взаимоотношений полов. Оно и понятно, если учесть возраст авторов. Если бы столы разрисовывали лекторы, то всё, надо полагать, было бы расписано формулами. С этих грэффити и началось наше знакомство - я обратил внимание Кости на некоторые из них, предлагая ему присоединиться к радости познания прекрасного. Он оценивающе посмотрел, подвигал бровью и в две минуты нарисовал на столе замечательную задницу. Стараясь не показать своего восхищения, я обратил его внимание на некоторое анатомическое несоответствие в рисунке. Костя снова оценивающе посмотрел, теперь уже на меня, и вежливо уточнил:
- Это ЖЕНСКАЯ попка...
Я попытался сохранить непроницаемость. Мой жизненный опыт имел существенные пробелы.
Так мы и просидели на последнем ряду весь короткий первый семестр, посмеиваясь над Борисом Ивановичем Ореховым и не задумываясь, какими мы будем через двадцать лет - в возрасте лектора. Там же Константин подобрал мне мой автограф, которым я пользуюсь до сих пор. Там же позабавил занимательным английским стишком:
If you wanna fuck for funny -
Fuck yourself and save your money
Я, то пытался конспектировать, то смеялся Костиным шуткам, то рисовал бессмысленные загогулины на последней странице конспекта и думал, что мне уже не быть хорошим мальчиком, каким был раньше в школе, и не быть плохим мальчиком, каким был позже в школе, а каким мне быть - я еще не знал.
Рассматривая фотографии Костиной семьи, я думал о том, что можно позавидовать тому, как он прожил эти двадцать лет. Одному только позавидовать нельзя - тому, что он их уже прожил. Сам же Константин выглядел по-прежнему оптимистично и, похоже, мало о чем сожалел. Потому я придержал свои неуместные соображения при себе.
Из парка вышли на Ленинскую (новых старых названий не смог запомнить) и пошли к Петру. Ленинская изменилась, но не настолько, чтобы не будить воспоминаний. Я задержался у витрины бывшего магазина политической книги... Был такой случай.
Мы шли из парка, налитые пивом под подбородок, я был пьян непривычно сильно, наверное, сказывалось напряжение летней сессии. Рассказывая что-то, на мой взгляд, веселое, я сквернословил на всю улицу и громко хохотал своим шуткам, прохожие озирались, но меня это не очень смущало. Наверное, силы придавал победоносный экзамен по военке, и я чувствовал себя поручиком Ржевским. После очередного пассажа, произнесенного назад, к слушателям, которые меня давно не слушали, я разворачивался по ходу и вдруг уткнулся носом в пуговицы милицейского кителя. Шел 1980-й год. В замершем сознании промелькнуло - отчисление. Немного знакомый по дежурствам в ДНД капитан милиции стоял передо мной и, еле сдерживаясь, почти шепотом, зловеще спросил:
- Ты куда преш-шь?
- М-м домой, - пролепетал поручик, пытаясь сообразить, какой смысл вложил милиционер в свой вопрос.
- Бего-ом, - так же страшно прошептал страж.
Я чудом не ответил: "Есть", чтобы завершить эту идиотскую военную идиллию и, распрямившись, почти строевым шагом направился в общежитие. Спасибо за понимание, товарищ капитан!
Вспомнилось ни к селу, ни к городу. Тут же, ни к селу, ни к городу и рассказал, бывший магазин политической книги навеял, а я не смог удержаться. Костя с Ирой выслушали без энтузиазма - они были в 2002-м, и здесь это было неактуально. Пошли дальше по Ленинской. Говорили об образовании в Израиле. Ирина рассказывала, что образование считается законченным, если студент заканчивает два факультета. Наверное, это правильно. У нас тоже некоторые так делают. Просто второй факультет заканчивается обычно вне стен вуза. И с собственно образованием он мало связан. Но для жизни часто именно он оказывается решающим.
Последний день летней сессии второго курса. У меня "хвост" по ТОЭ и через два дня самолет на Красноярск (ждала двухмесячная карьера былинного строителя Саяно-Шушенской ГЭС). Грустный (стипендия тю-тю) и расслабленный (сессия все-таки закончилась) иду вечером в баню со всеми банными принадлежностями в пакете, только что без веника. У корпуса "Г" встречаю как всегда оптимистично настроенного Константина:
- Пошли вместе ТОЭ пересдавать...
Не люблю таких внезапных поворотов, человек я не азартный, однако ж, Костя умеет уговаривать. Вернулся домой (жил тогда в Крепости, там сейчас флигель с моей мемориальной табличкой), выгрузил мочалки, загрузил в тот же пакет всех "медведей" и конспекты, что добрые люди дали на пересдачу и - вперед. Надежд на знания не было никаких, так, на случай и за компанию.
Случай не подвернулся, Каляева посадила меня перед собой, сразу лишив всяких шансов. Ох, и шпаргалок она не любила!..
Я томился, как кастрюлька с молоком в духовке, и обливался пОтом не хуже, чем в парнОй. Воспользоваться запасом знаний из пакета было невозможно. Дошел до состояния "томленое с корочкой", прежде чем какой-то вечерник отвлек ее внимание и мне удалось выдернуть "медведя". Да не того! Нужно ведь было готовиться к экзамену, даже каталога не написал, двоечник. Посидел еще, перспектив никаких. От бесплодного напряжения стали покидать силы. Чтоб не продлять агонию, пошел отвечать. Сбивчиво пробубнил весь свой микроскопический запас электротехнических знаний, не имеющий никакого отношения к билету, а рассчитанный исключительно на материнские чувства. Каляева терпеливо выслушала и стала задавать вопросы по билету. Я что-то мямлил о коварстве памяти и мусолил листок бумаги, так и не исписанный формулами интеграла Дюамеля. В уме уже не раз помянул Костю незлым тихим словом. Если бы не он, не было бы такого позорища. После очередного вопроса я едва сдержался, чтобы не убежать из аудитории, но решил выпить эту чашу до дна. Мои ответы были один нелепее другого, но я просил задать еще вопросик, потом еще и еще... Этому ужасу не было конца.
- Все! - сказала, наконец, Каляева и хлопнула ладошкой по столу - упал нож гильотины. Берет зачетку. Сейчас она раздерет ее пополам и будет топтать ногами, приговаривая: " И чтобы впредь никто..."
Выражение усталости и раздражения на лице, а рука пишет "удов". Я онемел. Не знаю, какое чувство победило в ней - великодушие или нежелание быть участницей еще одной такой сцены в будущем. Хотя вряд ли я такой уникальный, в России ведь никогда нехватки балбесов не ощущалось. Наверное, просто устал человек. Я не знал, как благодарить. Промычал что-то. Ну, не мог посмотреть в глаза и просто сказать: "Спасибо".
Повернулся, пошел к двери, она проводила меня взглядом.
За дверью закурил, делая титанические затяжки, и задумался о Костиной судьбе. В экзаменационной горячке я не очень обращал внимание на окружающих, сосредоточился на своих проблемах, а как он там сейчас? Своему подарку еще как-то не верилось (вдруг свалилась стипендия на следующий семестр) и даже понять не мог, за что мне такое... Сигарета трещала.
Вскоре вышел Костя, вид у него был слегка обескураженный.
- Ну? - спросил я с надеждой и без обычной примеси ревности.
- А! - с легким расстройством махнул он рукой и закурил, - а ты?
- Сдал! - смутился я.
Он посмотрел на меня с интересом и сказал:
- Ну, ты даешь.
"А я его еще и ругал", - всплыло в голове.
Не знал, что и сказать, а Костя улыбнулся в усы улыбкой мушкетера и просто сказал:
- Что, пошли?
В баню идти было уже поздно.
Возле "Октавы" приостановились, удивленно повертели головами - исчез памятник Королеву и Гагарину. Усомнились, а может, и не здесь стоял? Забыли...
Позже выяснилось - памятник теперь возле корпуса "А". Вот страна - ни людям, ни памятникам нет покоя.
На четвертом курсе Константин заболел. Веселый мушкетер превратился в студента-горемыку. Ходил с потухшим взглядом, впадал в необычную задумчивость и устало улыбался нашим попыткам его развеселить. Если раньше он прогуливал отдельные лекции, то теперь прогуливал целыми днями. Так можно было и из института вылететь, но, похоже, это его мало волновало. Мы не раз говорили об этом с Виктором Журавлевым. Он тоже все видел, но интерпретировать не брался. Лекарства мы не знали, а болезнь затягивалась. Мы уже даже стали привыкать. И вот однажды вижу Константина после очередной долгой отлучки улыбающимся по-прежнему. Неловко было спрашивать о причинах, предпочел снова обратиться к Виктору. Тот тоже обратил внимание, но по-прежнему пожимал плечами. Я только подумал: " Ну, что-то наладилось" ... А позже Костя познакомил меня с Ириной, она и была этим таинственным Лекарством.
У Петра полюбовались видом на порт и залив. Порт гремел и скрежетал, по заливу медленно скользили яхты. Картина жизнерадостная, но всегда почему-то грустно становится.
Говорили об особенностях заключения брака в Израиле. Дело там это непростое, обставлено разными церемониями, не всегда удобоисполнимыми. А может это и правильно? Иногда человек перед покупкой машины дольше размышляет, чем перед вступлением в брак.
Встречи с Ирой я ждал и боялся. Очень хотелось, чтобы Косте повезло. Что такое "не повезло", я уже видел. Действительность превзошла ожидания. Костя нас представил. Ирина немного понаблюдала за мной, пока я маялся в поисках подходящих слов, потом "включилась" и через десять минут я чувствовал, что знаком с нею всю жизнь. Константин только улыбался в усы, довольный произведенным впечатлением. Мы направились на концерт в ростовский Дворец спорта. Заходили без билетов, как-то сзади, по-советски. Бабуся лет пятидесяти, нет, точнее - женщина средних лет пятидесяти, хранитель заднего крыльца, что-то недовольно пробурчала, но посторонилась, и мы с Ириной во главе колонны, прошли в зал. Оказывается, Дворец спорта был шефом детского сада, где работала Ира, и персонал садика имел такую неофициальную льготу - не покупать билеты.
- И кем же она нас представила? - шепотом спросил я у Кости.
- Сотрудниками, - беспечно ответил он.
Концерт удался. Потом мы еще сидели за полночь у Ирины дома, пили вино, делились впечатлениями, шутили и смеялись своим шуткам. Было уютно и радостно. И грустно. В книге о мушкетере дописывался эпилог. Начиналась другая книга.
Спустились на набережную. Мне больше нравится строительство, чем реконструкция. Должны быть такие места, с прошлым, - как эта набережная. Правда, против асфальтовой дорожки, появившейся на ней, кажется еще во времена нашей учебы, я ничего не имею - женщины перестали каблуки ломать. Так и времени от Пушкина до наших дней сколько прошло... А бывает, придешь на милое сердцу с давних времен место - деревья вырублены, асфальт, пустота и какая-то геометрия.
По набережной возвращались к морскому вокзалу - на остановку маршрутки. День клонился к вечеру. Солнце опустилось к горизонту, добавило корпусам заводов золотистого оттенка и по-новому осветило город и залив. В такие минуты и жизнь видишь в новом свете - теряется то, что казалось важным и вдруг проявляется то, чему раньше не придавал значения.
Как быстро день пролетел. Вот и такси - пришло время расставаться. Попробую и я быть оптимистом - за расставаньем будут встречи...
Вернулся на набережную, чтобы восстановить ощущение реальности и присел на скамейку. Мимо проходили веселые компании студентов. Солнце еще освещало противоположный берег и залив, а на моем берегу уже надвигались сумерки. У ног тихонько плескалось море, и яхты с розовыми парусами плавно скользили по заливу.
сентябрь-декабрь, 2002.